Исповедь… Исповеди вам хочется? Зачем? Кому? Чтоб не попасть в Ад? Богу? Думаете, Ад там, под нами? С чертями и кипящей водой в котлах? Не-ет… Когда кости ломает, потихоньку, с оттягом, когда тебя выворачивает наизнанку и ты готов биться головой об стенку, пока не вылезут мозги, когда каждая клеточка изнывает от жажды… жажды эйфории – вот он, настоящий Ад. Кто такой Бог? Бог – дарящий Рай, избавляющий от мук. То есть, Бог – наркотик. Вы еще считаете, что я должен исповедоваться?
Да, я сожалею! Сожалею, что мои руки испещрены ранами, гнойными, воспаленными ртами, молящими оставить их в покое, оплетены затромбленными венами – некуда ширнуться. Я колол руки, колол ноги, шею. Как теперь убежать от наступающего Ада?
Передо мной зеркало, разглядываю свой тощий зад, костлявую спину – ищу вену. Колоть наугад? Нет уж, один фуфляк заработал – выл, как сумасшедший.
Черт, ни хрена! Лишь белое некротическое полотно. Стоп! Вижу, под коленом. Боясь потерять, не спускаю глаз с веняка, шарю по полу вслепую. Прочь пустой фуфырь. Баян ложится в ладонь, как родной. Одно прикосновение умаляет озноб, греет обещаниями наслаждения.
Струна вошла в вену, желтоватую мульку разбавила кровь. Вперед! Полный бак топлива! Осторожно, не проткни веняк насквозь. Отлично.
Ноги подкашиваются – привались к батарее. Сердце стучится в грудь громче, настырнее. Хочет пробить, наружу. Поток крови таранит голову. Дыхание перехватывает, в глазах мутно. В ушах лишь голос сердца. Не в силах пошевелиться, даже языком. О, великий Джеф, приход…
Губы расплываются в улыбке. Сладкая, непостижимая таска. «Бу!» – кричу в пустоту. «Бу!» - отвечает голая комната. И я смеюсь, как ребенок. Мне хорошо! Отчего не смеяться?
Кто-то рыдает за стенкой. Может, и его угостить мулькой? Забыл, это же мать. Я её запер в чулане, чтоб не мешала. Да и ширево закончилось.
Закончилось. А ведь даже не моё.
Когда из дома тащить стало нечего, я нанялся в дилеры. Продавал книжки школьникам. Никакие учебники не дадут им того знания, что дарует пакет с химией. Школьники безобидные: не накостыляют, не обворуют. Главное, чтоб не болтали. Вон одного торгаша за углом подстерегли – нож в сердце. Прошел слух, что у него затариться можно. А наш народ любит халяву… Да и что делать, если денег нет? Я б тоже, хоть и этих школьников…
За дозу я их в грибницу вожу. Дома ведь папы, мамы, а на улице только болван ширяется. Я для подростков волшебник. Ни черта, они не смыслят, как мульку сварганить. Я оприходываюсь последний. Надо же за птенцами проследить, чтоб чин чинарем вмазались.
С кайфом приходит стояк. И тут уж всегда есть выбор. В грибницу меньше двух подростков не привожу. Люблю их податливые, гладкие тела, стенания, когда забуриваюсь в их плоть. Девочки, мальчики… Какая разница? В кайфе мы едины. Плывем в океане беспечности. Физическое соитие лишь усиляет единение. Сплетаемся в один организм, одну клетку, одно дыхание…
Но настал момент, когда одной дозы мне стало не хватать. Не было таски. Приход был, а таски – нет. Минуты боли сладостны, лишь когда предрекают наслаждение. Мне нужно было больше ширева. Как гончая, я рыскал по городу в поисках слабовольных малолеток, искателей счастья. Находил, но того не хватало. Хотелось чаще. Я не представлял дня без кайфа. Тебя точно небо давит, неумолимо опускается, чтобы сравнять с землей. Шестеренки мозга крутятся вяло, мысль одна: где достать дозу?
Я задолжал. Я провалился. Сейчас истратил последнюю книжку. Не продал. Истратил на себя. Мне этого не простят. Вот она, тяжелая реальность, возвращается. Нет, Ад не под землей. Ад на земле.
У матери деньги тоже кончились. Последние, что она откладывала на лекарства отцу, я украл месяц назад. Отец лежал прикованный к постели. Что-то с легкими. Я не подходил, даже когда он меня звал. Притворялся, что не понимал. Его легко было не понять, это подобие жизни. Я хотел, чтоб он сдох. Презирал, ненавидел. Не мог выносить корящего взгляда, слышать отвратительный хрип – точно смерть звала. Я подошел лишь раз, вдохнул трупный смрад, исходивший из отцовского рта, и отшатнулся.
Я не жалею, что украл деньги. Если бы отец выздоровел, он, наверняка, лишил бы меня ключей в Рай. Я молод, он стар. Смерть сделала правильный выбор.
К сожалению, счастье мимолетно. Как и наша жизнь. Врата Рая захлопнулись. Навсегда. Сегодня-завтра нагрянут дружки химика, который снаряжал меня наркотой. Уж они постараются, чтобы я пожалел, что родился. Лучше умереть в кайфе.
Мать… Моя смерть будет страшным ударом для неё. Страшнее, чем исколотые руки. Она и так уже поседела, не в силах унять дрожь в руках. Что с ней станется без меня? Горе сделает её живым трупом. Я её не оставлю одну.
Пора чулан отпереть. Не бойся, мамочка, я пришёл тебя спасти. Не плачь. Да, это пистолет. Давай, давай обнимемся. Первый раз за год. Я тоже тебя люблю. Я принес тебе покой. Хватит с нас истерик, рыданий. Ну, тише, тише. Ненадолго прощаемся, я за тобой. До свидания.
Кроткий поцелуй, и выстрел.
Какая ты смешная, мама. Как кукла. И притягательная…
Таска почти ушла, но плоть по-прежнему просит плоти. Моя мамочка такая красивая. А в смерти возбуждает еще больше. Это голое плечо, задранная сорочка, обнаженные бедра…
Побудь со мной, мамочка. В последний раз согрей. Я чувствую подступ холода и дрожи.
Где баян? Вот он, в кармане. Как всегда, прикосновение к его пластику согревает ладонь. И душу.
Я колю себя в колено, наполняю агрегат кровью. Пускаю её обратно. Снова заполняю и стартую вдогонку предыдущей порции. Так вымываются остатки мульки. Вместе с кровью бегут к сердцу. Подкинем дровишек в котел.
Приход почти не чувствую, но легкий незыблемый кайф настигает. Я двигаю тазом, и кайф усиливается. Медленные, короткие поступательные движения и мулька в крови… Что может быть лучше?
Рука тычет дуло пистолета в висок, в лоб, в глотку. Куда лучше? В пик наслаждения она замерла у шеи – в гортань. Экстаз накрывает, по телу пробегает судорога, и пальцы сами резко сжимаются.
Выстрел!..
Комментарии:
Нет комментариев